Дорогой читатель, искренне надеюсь, что прочитав этот очерк, Вы вдруг обнаружите ключ от той самой кладовой, где хранится чудо под названием МУЗЫКА. Хочу лишь предупредить, не спешите сразу врываться в сады Эдема, так как можете случайно опрокинуть сосуд Пандоры и тогда вместе с райским блаженством на Вас могут обрушиться все беды и несчастья, которые до того покоились там; и тогда страсти, как змеи, будут впиваться в Ваше сердце и жалить его, не давая ему ни минуты покоя. Но именно в этот момент к Вам и придёт осознание того, что Вы являетесь цивилизованным человеком, а не дикарём, прыгающим вокруг костра, где жарится мясо мамонта.
Кто не знает, что «Миром правит гармония, а Моцарт её Бог» как сказал А. С. Пушкин, хотя Архимед отдавал приоритет числам, и был прав, поскольку именно математика является основой исчисления: времени, пространства, скорости движения, веса (массы), температуры, давления, количества буковок в слове, нот в звукоряде. Готфрид Вильгельм Лейбниц также утверждал, что музыка есть бессознательное упражнение души в арифметике, не говоря уж о сегодняшних учёных в век цифровых технологий.
В зависимости от того как они, буковки (ноты) сочетаются друг с другом таково и будет их звучание. Из букв образуются слова, из слов складываются фразы, равно как из нот образуются мелодии. «Мелодия – душа музыки» — любил повторять Йозеф Гайдн, — «без неё это просто хорошо отделанный шум». Как бы продолжая эту мысль, Моцарт говорит: «Музыка даже в самых ужасных драматических положениях должна пленять слух, всегда оставаться музыкой»
«Музыка воодушевляет весь мир. Снабжает душу крыльями, способствует полёту воображения»./Платон/
Антон Павлович Чехов, как бы в подтверждение этих слов, признавался, как ему хорошо пишется под музыку – его брат Николай часто играл по вечерам над его кабинетом пьесы Чайковского, Шопена.
«Музыка для меня та же поэзия» — говорил Ромен Роллан, — только глубже захватывающая».
Когда мы с Вами пишем стихи, (во всяком случае думаем, что это стихи то, что мы пишем), составляя из строчек строфы (катрены), мы руководствуемся определёнными правилами, обращаем внимание на количество слогов в строке, расстановку ударений (акцентов), размер строки. Те же правила существуют и в музыке, та же метрическая система – чередование сильных и слабых долей (ударных нот и пауз), их количество. Метр и размер – это почти одно и то же. Размер указывает конкретное «числовое» значение метра в музыкальном произведении, в зависимости от количества нот, их длительности и акцентов (чередования сильных и слабых долей): двухдольные (2/2; 2/4; 2/8), трёхдольные (3/2; 3/4; 3/8;), четырёхдольные, шестидольные и более сложные размеры встречаются не так часто. Впредь постараюсь не утомлять Вас теорией, насколько это возможно, ведь говоря о музыке невозможно обойтись без таких понятий как метр, размер, ритм, темп, тональность.
Главная наша цель — попытаться ответить на простые вопросы:
1) Что такое музыка, как вид искусства?
2) Как надо слушать и понимать музыку?
Вот что думают люди искушённые в этих вопросах:
«Музыка – это разум, воплощённый в прекрасных звуках» / И. С. Тургенев/. «Музыка объединяет моральную, эмоциональную и эстетическую сферы человека. Музыка — это язык чувств, а также могучий источник мысли».
/ В. А. Сухомлинский/
Нельзя не согласиться с тем, что «без музыкального воспитания невозможно полноценное умственное развитие», что она облагораживает нравы, как сказал Аристотель. «Музыка подобно дождю, капля за каплей просачивается в сердце и оживляет его», — говорил замечательный музыковед, исследователь творчества Л.Бетховена Ромен Роллан.
Как видно из вышесказанного: музыка является человеческой потребностью.
И это не только «фактор облагораживающий, воспитательный…музыка, по мнению Владимира Бехтерева, ещё и целитель здоровья». Она «вымывает прочь из души, по словам Бертольда Ауэрбаха, пыль повседневной жизни», «… глушит печаль», как сказал Шекспир. НО, по выражению того же Шекспира, «музыка ужасна, когда ни такта в ней, ни меры нет». Мы ещё вернёмся к этой фразе великого поэта.
Музыка – «универсальный язык человечества», «всеобщая человеческая речь», «стенография чувств» и т.д. Можно до бесконечности перечислять высказывания великих о великом, но считаю в этом нет надобности, и так ясно, что без музыки мы, как говорится, никуда…
Прежде чем перейти к вопросу о том как понимать музыку, хочу сделать небольшое отступление.
Всякая наука, как бы она ни была сложна, сводится к простым понятиям — законам. На них она опирается как здание на фундамент и строится по определённым правилам. Кто же не знает, что в основе математики лежат четыре арифметических действия: сложение, вычитание, деление и умножение и семь алгебраических формул, а квинтэссенцией геометрии является треугольник с теоремой Пифагора и ещё круг с числом Пи (3,14), они лежат в основе всех механических расчётов. Хотя, замечу, среди учёных до сих пор ведутся споры признавать ли математику наукой. Известный физик, профессор Калифорнийского технологического института Ричард Фейнман, например, считает математику служанкой других наук.
Катехизисом физики являются законы Ньютона, Архимеда, Фарадея и др.
Азбукой химии — Периодическая система Менделеева, определяющая свойства элементов, то есть того, из чего ВСЁ состоит, а ещё продукты этих элементов: окиси, окислы, кислоты, соли и основания. Изучив их, можно с химией говорить на «ты».
Известно, что механика, сопромат строятся на взаимодействии сил (статических, центробежных, центростремительных) и расстояния, и действия Кориолисова ускорения.
Представлением о Вселенной мы обязаны Копернику и законам Кеплера, а нотной грамоте монаху Гвидо Аретинскому, жившему в 990 – 1060 гг. н.э. в небольшом городке Ареццо близь Флоренции в Тоскане.
Do – Dominus – Господь;
Re – rerum – материя;
Mi – miraculum – чудо;
Fa – familias рlanetarium – семья планет, т.е. солнечная система;
Sol – solis – Солнце;
La – lactea via – Млечный путь;
Si – siderae – небеса.
Благодаря Гвидо эта нотная азбука сохранилась до наших дней.
Итак, мы уже знаем ноты. И ещё знаем, что при определённом расположении
этих знаков можем услышать «душу музыки» — мелодию. Но это ещё не вся музыка.
Для музыки еще нужна гармония, азбукой которой служат: тоника, доминанта и субдоминанта. Но для того чтобы слушать и наслаждаться музыкой не обязательно знать теорию музыки и композицию. Может быть даже лучше их не знать вовсе.
Ибо открытая тайна перестаёт быть столь же привлекательной как тайна неразгаданная.
Мы познакомились с высказываниями великих о великом и с азами, перейдём к главному вопросу: как понимать музыку?.
Как бы подводя итог выше изложенному скажем, что и музыка имеет свои основы и как наша Земля стоит на «трёх китах», коими по мнению Д Б.Кабалевского являются: песня, танец, марш. В самом деле, какое бы произведение мы ни взяли в основе его в той или иной форме так или иначе будут присутствовать эти самые «три кита».
Самым распространённым, жанром в музыке, и, полагаю, самым древним, и самым… народным является песня.
Песня звучит в нашем доме, на свадьбах и вечеринках, в минуты отдыха, на войне, в походе и у костра, на эстраде, на теле-радио, в кино, на конкурсах… Словом, повседневно, ежечасно «нам песня строить и жить помогает» во все времена у всех народов. В семье Иоганна Себастьяна Баха, когда она собиралась вместе, устраивались состязания, хоровое пение. Можно себе только представить это многоголосие великого семейства. А кто-нибудь из Вас слышал, как поют грузины в деревнях, кубанцы или малороссы и великороссы.
Вот как И.С.Тургенев в своём рассказе «Певцы» показывает какую роль в жизни русского человека играла песня:
«…Яков помолчал, взглянул кругом и закрылся рукой. Все так и впились в него глазами, особенно рядчик, у которого на лице, сквозь обычную самоуверенность и торжество успеха, проступило невольное, легкое беспокойство. Он прислонился к стене и опять положил под себя обе руки, но уже не болтал ногами. Когда же, наконец, Яков открыл свое лицо — оно было бледно, как у мертвого; глаза едва мерцали сквозь опущенные ресницы. Он глубоко вздохнул и запел… Первый звук его голоса был слаб и неровен и, казалось, не выходил из его груди, но принесся откуда-то издалека, словно залетел случайно в комнату. Странно подействовал этот трепещущий, звенящий звук на всех нас; мы взглянули друг на друга, а жена Николая Иваныча так и выпрямилась. За этим первым звуком последовал другой, более твердый и протяжный, но всё еще видимо дрожащий, как струна, когда, внезапно прозвенев под сильным пальцем, она колеблется последним, быстро замирающим колебаньем, за вторым — третий, и, понемногу разгорячаясь и расширяясь, полилась заунывная песня. «Не одна во поле дороженька пролегала», — пел он, и всем нам сладко становилось и жутко. Я, признаюсь, редко слыхивал подобный голос: он был слегка разбит и звенел, как надтреснутый; он даже сначала отзывался чем-то болезненным; но в нем была и неподдельная глубокая страсть, и молодость, и сила, и сладость, и какая-то увлекательно-беспечная, грустная скорбь. Русская, правдивая, горячая душа звучала и дышала в нем и так и хватала вас за сердце, хватала прямо за его русские струны. Песнь росла, разливалась. Яковом, видимо, овладевало упоение: он уже не робел, он отдавался весь своему счастью; голос его не трепетал более — он дрожал, по той едва заметной внутренней дрожью страсти, которая стрелой вонзается в душу слушателя, и беспрестанно крепчал, твердел и расширялся. Помнится, я видел однажды, вечером, во время отлива, на плоском песчаном берегу моря, грозно и тяжко шумевшего вдали, большую белую чайку: она сидела неподвижно, подставив шелковистую грудь алому сиянью зари, и только изредка медленно расширяла свои длинные крылья навстречу знакомому морю, навстречу низкому, багровому солнцу: я вспомнил о ней, слушая Якова. Он пел, совершенно позабыв и своего соперника, и всех нас, но, видимо, поднимаемый, как бодрый пловец волнами, нашим молчаливым, страстным участьем. Он пел, и от каждого звука его голоса веяло чем-то родным и необозримо широким, словно знакомая степь раскрывалась перед вами, уходя в бесконечную даль. У меня, я чувствовал, закипали на сердце и поднимались к глазам слезы; глухие, сдержанные рыданья внезапно поразили меня… Я оглянулся — жена целовальника плакала, припав грудью к окну. Яков бросил на нее быстрый взгляд и залился еще звонче, еще слаще прежнего; Николай Иваныч потупился, Моргач отвернулся; Обалдуй, весь разнеженный, стоял, глупо разинув рот; серый мужичок тихонько всхлипывал в уголку, с горьким шёпотом покачивая головой; и по железному лицу Дикого-Барина, из-под совершенно надвинувшихся бровей, медленно прокатилась тяжелая слеза; рядчик поднес сжатый кулак ко лбу и не шевелился… Не знаю, чем бы разрешилось всеобщее томленье, если б Яков вдруг не кончил на высоком, необыкновенно тонком звуке — словно голос у него оборвался. Никто не крикнул, даже не шевельнулся; все как будто ждали, не будет ли он еще петь; но он раскрыл глаза, словно удивленный нашим молчаньем, вопрошающим взором обвел всех кругом и увидал, что победа была его…»
С песней мы будто бы разобрались, теперь важно понять то, что говорят инструменты.
Как способны из Вас «вынуть душу» скрипка, исполняя «Цыганские напевы» Сарасате или «Интродукцию и рондо каприччиозо» Сен-Санса, не говоря уж о 1-ом концерте Паганини, или, к примеру, виолончель «Ноктюрном» П.И.Чайковского, способную своим грудным пением мужественных людей заставить плакать.
«Не верьте тому, что человек может понять музыку сразу» — говорил В.Ф. Одоевский, — Это невозможно. К ней надо сначала привыкнуть».
Ваш покорный слуга «привыкал» с колыбели к этому самому прекрасному виду искусства, впитывал в себя, словно губка воду, звуки музыки отовсюду и продолжает впитывать. Эта болезнь на всю жизнь. Да и стоит ли её лечить?
Музыка играла важную роль в становлении Л.Н.Толстого как мыслителя и художника. В начале творческого пути музыка воспринималась им как нечто «озаряющее душу слушателя» (повесть «Детство»). Вот как он передаёт впечатление Николеньки Иртеньева: «В то время, когда я слушаю музыку, я ни о чём не думаю и ничего не воображаю. Но какое-то странное сладостное чувство до такой степени наполняет мою душу, что я теряю сознание своего существование и это чувство воспоминание… Хотя ощущение сильно, воспоминание неясно. Кажется воспоминаешь то, чего никогда не было». Тогда как в другой своей повести, «Крейцеровой сонате», герой Толстого Позднышев будто спорит с Николенькой: «Говорят будто музыка действует возвышающим душу образом, — вздор, неправда!» «Под влиянием музыки, — продолжает он, — я чувствую то, чего я, собственно, не чувствую, что я понимаю то, чего не понимаю, что могу то, чего не могу.
Она, музыка, сразу, непосредственно переносит меня в то душевное состояние, в котором находился тот, кто писал музыку. Я сливаюсь с ним душою и вместе с ним переношусь из одного состояния в другое, но зачем я это делаю, я не знаю. Ведь тот, кто писал хоть бы Крейцерову сонату, — Бетховен, ведь он знал, почему он находился в таком состоянии, — это состояние привело его к известным поступкам, и потому для него это состояние имело смысл, для меня же никакого. И потому музыка только раздражает, не кончает. Ну, марш воинственный сыграют, солдаты пройдут под марш, и музыка дошла; сыграли плясовую, я проплясал, музыка дошла; ну, пропели мессу, я причастился, тоже музыка дошла, а то только раздражение, а того, что надо делать в этом раздражении, — нет. И оттого музыка так страшно, так ужасно иногда действует. В Китае музыка государственное дело. И это так и должно быть. Разве можно допустить, чтобы всякий, кто хочет, гипнотизировал бы один другого или многих и потом бы делал с ними что хочет. И главное, чтобы гипнотизёром был первый попавшийся безнравственный человек.
А то страшное средство в руках кого попало. Например, хоть бы эту Крейцерову сонату, первое престо. Разве можно играть в гостиной среди декольтированных дам это престо? Сыграть и потом похлопать, а потом есть мороженое и говорить о последней сплетне. Эти вещи можно играть только при известных, важных, значительных обстоятельствах, и тогда, когда требуется совершить известные, соответствующие этой музыке важные поступки. Сыграть и сделать то, что настроила эта музыка».
Музыка всегда сопутствовала человеку, на самых ранних стадиях его жизни, от самого рождения до могилы. Ангелы запели в Храме – то значит возникла новая жизнь на Земле
Слышишь звучат фанфары – призыв к охоте или к сражению. Добавилась к трубе барабанная дробь – время собираться в поход. Празднование урожая, инициации, свадебные обряды у дикарей всегда сопровождались свистом рожков либо грохотом там-тама. Но вот лица у людей становятся вдруг серьёзными, сосредоточенными, даже суровыми. Это в качестве эксперимента французы решили предложить дикарям послушать 9- ю симфонию Людвига вана Бетховена.
А вот уже Петербург, октябрь 1893год, реквиемом звучит симфония русского гения П.И.Чайковского – 6-я Патетическая, которою он сам дирижировал, за 9 дней до своей смерти. Не надо обладать особым даром, чтобы не расслышать рвущую душу печаль, идущую из самого сердца
Дыхание перехватывает, когда слышишь как надрываются скрипки в великой скорби. Говорят, будто Моцарт, получив заказ на «Реквием» от человека пожелавшего остаться неизвестным, в какое-то мгновение почувствовал, что пишет эту музыку для себя, так и Пётр Ильич видимо знал, что это тоже ЕГО реквием.
Уж коли мы заговорили о самой крупной и сложной музыкальной форме – симфонии, не могу не сказать о наиболее понятной и созвучной русской душе, 4-й симфонии Чайковского, поскольку в основу её положена мелодия народной песни «Во поле берёзонька стояла». Когда слушаешь эту музыку, перед глазами, как по волшебству, возникают родные просторы с бескрайними полями и лесами с обязательной «визитной карточкой» — русской берёзкой.
В инструментальной музыке есть так наз. программные произведения, т.е. пьесы, имеющие название, например: «Картинки с выставки» М.П. Мусоргского, «Полёт шмеля», «Буря», «Шахерезада» Римского-Корсакова, «Времена года», «Думка», «Детский альбом» Чайковского, «Карнавал животных» Сен-Санса, «Карнавал» Шумана «Поэма экстаза» Скрябина «Лунный свет», «Девушка с волосами цвета льна» Дебюсси и т.д. В этом случае внимание слушателя заранее сосредоточено на предложенной теме и он, как бы следуя за автором, старается представить себе пейзаж, портрет, словом, ту или картину пусть не всегда угадывая его замысел. Труднее с теми произведениями, у которых нет названия. О чём – может подсказать лишь чутьё, интеллект, сердце и, безусловно, содержание произведения.
Невозможно не отличить грохот накатываемых валов в этюдах №12 ор.10 и ор.25 от спокойного похожего на задушевный рассказ или пение под гитару этюда №7ор.10 Шопена; или страстный порыв этюда №12 Скрябина предположим от «Осенней песни П.И.Чайковского.
Уверен, каждый может отличить весёлую музыку от грустной, сентиментальный вальс от бравурного марша, бурю от покоя. Как можно не услышать крик души воительницы Жанны, не почувствовать физической боли, которую испытывает эта девушка, когда её живьём сжигают на костре и тело её бьётся в конвульсиях (это почти физически осязаешь слушая финал сонаты № 32 Л.Бетховена), и как тут не вспомнить при этом Зою Космодемьянскую — русскую Жанну д, Арк, смело бросившую в лицо фашистским палачам: «Победа будет за нами!», когда те ей, истерзанной пытками, набрасывали на шею петлю.
Но откуда неискушённому слушателю знать, что 32-ая соната именно об этом, если бы нам не сообщили исследователи, что две последних сонаты Бетховену были «навеяны Парижем»
Вот что пишет Зинаида Миркина о своих впечатлениях о 32-ой сонате Бетховена:
«Вначале – вихрь. Взрыв. Порыв Творца. И – бунт в ответ всей плоти и всей крови. И – дрожь в руках, и – градом пот с лица. И – сердце, потрясённое в основе. Удар и – волны бьющие вокруг. И – рваных ран сквозящее зиянье. Вначале — Воля, как гигантский плуг, перевернувшая пласты сознанья.
О, этот свет, объятый древней тьмой бунтующих, восставших своеволий…» а после, я сказал бы, «Боль, но только, Боже мой, что Ты творишь из этой первой боли! Что ты сейчас посеешь в грудь мою, отверстую от края и до края?
Я всё тебе, мой Боже, отдаю и Твой удар святой благословляю…»
Когда читаешь такие впечатления о Бетховенских произведениях, радуешься тому, насколько люди могут тонко чувствовать музыку.
Каждый человек по-своему переживает радость и печаль, бодрость и усталость, восторг и отчаяние, гнев и нежность. Эти чувства доступны и понятны всем. Воплощённые в музыке, они становятся как бы зашифрованы и разгадать их может, к сожалению, не каждый. Здесь многое зависит от индивидуальных особенностей, но ещё более от интереса, стремления человека понять то, что хотел сказать автор.
Вот что по этому поводу писал русский композитор, искусствовед Д.Б. Кабалевский: «Не нужно во что бы то ни стало стремиться к тому, чтобы музыка вызывала в нас какие-нибудь живописные картины…». Добавлю к сказанному: не нужно напрягать свой мозг, стремясь при этом угадать мысли автора, пытаться перевести музыкальную речь на речь словесную. Напомню: музыка – это язык чувств. Необходимо сосредоточиться (может быть даже закрыть глаза) и ни о чём не думать, просто сидеть и слушать, не пытаться понять музыку. Сидеть и наслаждаться гармонией звуков. Понимание само собой придёт, когда под воздействием звуков несущихся
со сцены, твой мозг, всё твоё существо станут пронзать и впиваться в тебя как гадюки невидимые флюиды; и тогда и только тогда ты вдруг почувствуешь, сердцем, мозгом, кожей, всем существом своим ВСЁ то, что хотел сказать автор. Ещё не осознав до конца что же произошло, ты оглядываешься по сторонам, видишь людей и не понимаешь зачем они здесь, что им нужно? Ты слушаешь Бетховена, а они, что они здесь делают? Такое состояние я испытал, когда впервые не только увидел, но и услышал живого Рихтера, исполнившего «Аппассионату» в концертном зале ДК в г. Ростове на Дону.
Восприятие зависит не только от того ЧТО мы слушаем, но и КАК мы слушаем и при каких обстоятельствах слушаем музыку, и, безусловно, очень важно, КТО исполняет.
Если у нас стряслась беда, весёлая музыка может вызвать лишь раздражение, тогда как музыка печальная успокоит, наполнит силой. Музыка может не только доставлять удовольствие, но и служить лекарством, лечить, например, от головной боли.
Не надо думать, что ты вот здесь спокойно сидишь, а музыка тебя сама найдёт. Интерес здесь обоюдный, как в любви. И, учтите, первый шаг не за Ней, а за Вами. Нужен толчок. Где, когда, уже не помню, что послужило мне таким толчком, когда я увлёкся, а затем и влюбился окончательно и бесповоротно в Её Величество Музыку. Может быть, когда выполняя задание по черчению, услышал радиопередачу о жизни юноши Людвига, который оглохнув, сам себя сделал изгоем, или когда прочёл роман Оржеховской «ШОПЕН», а затем великую книгу, великого автора о великом композиторе, прошу простить меня за тавтологию, но это так, ибо ничего лучшего (включая и Р.Ролана) чем книга Эдуарда Эррио о Бетховене я не читал. Это какой же надо было иметь талант так рассказать о музыке, чтобы кто-то, не слыша никогда раньше произведение, мог его «узнать». Так случилось со мной, когда я впервые услышал «Лунную сонату» в исполнении моего случайного друга, ставшего впоследствии настоящим другом и первым учителем. Именно с того момента начались мои занятия теорией, познания азов гармонии, практические занятия музыкой, собирание фонотеки (грампластинок) от Баха до Скрябина. Сейчас в моей «Золотой коллекции» (видиотеке и дискотеке) есть, по сути, вся мировая классика, включая самых «маститых»: Баха, Генделя, Моцарта, Бетховена, Шуберта, Шопена, Листа, Мендельсона, Грига, Глинку, Шумана, Брамса, Паганини, Мусоргского, Римского-Корсакова, Чайковского, Сен-Санса, Рахманинова, Скрябина. Трудно из названных кого-либо выделить и назвать любимым, любимые — все. Оценивать по рейтинговой схеме нашего сайта: «у кого больше отзывов, тот и лучше» я не могу. Однако, если попытаться проанализировать кого я слушаю более остальных, то на первом месте оказываются Бах, Моцарт, Бетховен и Шопен. Кого я больше исполняю, к уже названным прибавляются Чайковский, Мендельсон и русский романс.
Хотя нынешнему поколению более знакомы слова мюзикл, рэп, поп, поскольку оно питает большую склонность к эстраде, однако, уверен, что и в наше время нет такого человека, который никогда не слышал бы слов:
опера, оперетта, симфония, соната, этюд, прелюдия, фуга; либо таких, как: вальс, марш, мазурка, полонез, полька, краковяк, чардаш (последние из разряда танца). Но кто не знает, есть ещё старинные танцы у народов, населяющих западную Европу, такие как менуэт, дивертисмент,
жига, алеманда, сарабанда, куранта… В средние века их охотно танцевали и композиторы писали для них прекрасную музыку, которая досталась нам в наследство. Теперь танцуют лишь в фильмах о старых временах да в балетных школах.
Итак, «три кита» — песня, танец, марш. Как просто. Всё было бы хорошо,
если бы… Проблема в том, что не все произведения укладываются в эту схему.
Как уложить, например, в это «Прокрустово ложе» «Трансцендентные этюды» Листа или этюды Шопена, Рахманинова, Скрябина. И как же быть с сонатами, симфониями, концертами (скрипичными и фортепианными), кантатами, хоралами, прелюдиями, токкатами и фугами. Да, в них вклиниваются и танец, и
марш, а «Реквием» Моцарта весь состоит из песен (скорби) и маршей (похоронных). Словом, прав был дедушка Сократ. Чем больше я вникаю в предмет, тем меньше что-нибудь понимаю. Да что говорить обо мне, если путаются и противоречат друг другу признанные авторитеты.
К примеру:
Соната №14, названная немецким поэтом Рельштабом «Лунная», ну
1 ч. Adagio sostenuto, понятно – поэма любви, 1-й в мире «ноктюрн», здесь любовное томление, признание в любви.
2 ч. – размышление, осмысление, тоже нет противоречий, а вот
3 ч. – у одних это бешеная скачка, чтоб заглушить нервное расстройство человека, получившего отказ, у других – это «вздыбленный водопад» /Р.Ролан/
17- ю его сонату для ф-но музыковеды окрестили «Бурей», хотя сам Бетховен замыслил её как диалог. Мне представляется в 1-й части летняя гроза: налетит тучка, сбросит капли и промчится мимо и опять небо голубое и так повторяется неоднократно (но это же вовсе не буря).
2 ч. – бесспорно — затишье, надвигающаяся ночь.
В 3-й её части одни слышат соловьёв «разгулявшихся» в ночи, другие – весёлые праздные игры, а кое-кто — разразившуюся бурю. Но какая ж это буря?
Настоящая буря в «Аппассионате» .
Соната №21 опять же с лёгкой руки этого сентиментального немца, получившая название «Аврора»:
1 ч. в его представлении: плантация из белых роз в сверкающих каплях росы на восходе солнца, тогда как другие видят здесь торжество жизни, забавы, весёлую пастораль.
Даже в толковании «Аппассионаты» (соната №23) есть расхождения. Оно и понятно, человек – клубок противоречий, как сказал философ, человечество – тем более. Оно разделено, по моему мнению, на две приблизительно равные части, на тех, кто верит в загробную жизнь и тех, кто не верит, на людей сильных и слабых, талантливых и посредственных…
Отсюда все наши беды и не прекращающаяся ни на миг борьба добра и зла, света и тени, жизни и смерти, что и бывает отражено в музыке.
Что как раз и показано Бетховеном с особенной остротой в «Аппассионата», навеянной ему «Бурей» Шекспира. Вот здесь показана во всей полноте буря страстей, здесь особенно наглядно проявилась бунтарская натура Бетховена.
Считаю своим долгом к этой сонате дать некоторые пояснения:
В пьесе Шекспира «Буря» Бетховена привлекла метаморфоза раба Калибана, в котором просыпается человеческое достоинство.
Ромен Ролан сказал об «Аппассионата» — это «Огненный поток в гранитном русле».
А вот какое впечатление произвела «Appassionata» на поэта музыканта(пианиста) Валерия Доронкина:
Сноп молний высек музыкант из струн.
И потрясли партер удары грома/
Пронзило сердце дрожью незнакомой,
И в душу вторгся огненный тайфун.
Низверглись звуки раскалённой лавой!
Клокочет магма! Плавится гранит!
Фонтаны огненные бьют в зенит,
И кроют небо отблеском кровавым.
Бушует музыка! Великой страсти
Финал сонаты полон: «Жизнь — борьба,
И только с нею обретают счастье.
Встань раб с колен! Убей в себе раба!»
Как небесам страдалец Прометей,
В неравной схватке, яростно, упорно
Судьбе грозит Бетховен непокорный.
Не жалкий червь пред ней он, не плебей
И ввысь, перекрывая мощь аккордов,
Над бездной чванства, униженья, лжи
Несётся, сокрушая рубежи,
Клич гения, мятежный, страстный, гордый:
Народы! Слейтесь в радости навек!
Пред тьмой инстинктов, мерзостью порока,
Страданьями, слепою волей рока
Возвысь свой дух, не дрогни, человек!
Примечание: ещё см. Стихи.ру. Евгений Багрянцев. Appassionata. Поэма-эссе.
Немало разногласий есть и в толковании его сонаты №29, си-бемоль мажор ор.106 — самого грандиозного по размерам творения Бетховена для фортепиано. По богатству фантазии, количеству ярких образов её иногда называют «симфонией для фортепиано». Соната новаторская, это — взгляд в будущее. Бетховен, по мнению специалистов, первой её частью как бы предваряет Прокофьева, а фигурациями в адажио – Шопена.
И что интересно – нельзя не согласиться, верно сказано. Но и то верно, что когда я слушаю это адажио фа-диез минор, эти самые фигурации, похожие на дикие страстные переливы цыганской гитары, сердце наполняется какой-то
невесть откуда взявшейся тоской, ты чувствуешь, как оно начинает вибрировать в высоких регистрах так, что готово вырваться из груди, и ты испытываешь такие муки и говоришь себе: лучше уж умереть, потому что не в состоянии их выдержать.
Подводя итоги сказанному, хочу извиниться за то, что не уделил внимания музыке Баха, Моцарта, Листа, Глинки, Мусоргского, Грига, Брамса, Сен-Санса и других гениев русских и зарубежных, одно лишь имя каждого из них произнесённое вслух вызывает трепет. «Музыка не имеет отечества; отечество её – вся вселенная», как сказал Ф. Шопен, в эту сокровищницу всякая национальность вносила и вносит своё.
В списке моих произведений на сайте есть сборник «Золотая коллекция» — мои скромные попытки рассказать о музыке литературным языком. Кроме того, здесь же Вы найдёте два очерка «Польский Моцарт» и «Девятая симфония».
Ваш Вадим Росин.
Use Facebook to Comment on this Post
Filed Under : 
Янв.19,2020
