быль
Тублечебница. Павловск.
Бог лишь знает ответ
сколько парню осталось
Белый радовать свет.
Может месяцев тройку
ждать Костлявой приход.
Он поехал на стройку
в перестроечный год.
Знать бы, где оно, счастье,
да в какой стороне
В рай билет в одночасье
его выпал жене.
«Как то вышло так глупо…
Одолжил деньги босс
(босса звали Юсупом),
и пошло… под откос.
Там в болотистом крае
я поставил ей крест…
мне ж Юсуп предлагает:
«едем, мол, в Гудермес,
ну, немножько поможешь…
и родня будет рад
кунаку. Ну так что же?
Долг прощу, едем, брат».
У меня за плечами
крест да эта кровать…
и прельстился речами …
да и долг отдавать…
………………
В доме тосты звучали
громко и весело…
правда «друга» встречали
не за общим столом.
Знать что будет в итоге,
всю их подлую суть,
мне б тогда «сделать ноги»
в ту же ночь улизнуть.
Был бы я осторожен,
то себя не сгубил,
да и долг-то ничтожен,
я его отгорбил
ещё там, в Беларуси…»
– Что ж хотел он простить?
А в глазах его грустных –
вся наивность Руси…
……………..
«Веселились неделю.
Собиралась родня
в доме, пили и ели…
я же, лёжа в сенях,
слушал жаркие споры.
Те решили как раз
показать «гостю» горы,
свой родимый Кавказ
………………
Воздух,…трав изобилье,
видел даже орлов.
Тут меня и избили
у зелёных холмов.
Били с чувством, со страстью
на зелёной траве,
выбивали согласье
попасти их овец.
Отбивали чечётку
на спине дети гор.
Про восточную тонкость
всё я понял с тех пор,
ну а здравницу нашу
полюбил во сто крат…
Выпив горькую чашу,
и мослу будешь рад.
И 9го мая
(так решила Судьба)
отмечал я в сарае
на рогоже раба.
Мне давали отбросы,
Хочешь знать почему?
………………
Увидали б матросы
своего старшину.
……………
Проглотив миску супа,
шёл стеречь я ягнят,
ну а братья Юсупа
сторожили меня.
Солнце жарит – нет мочи,
целый день я в степи
за отарой, а ночи
я сидел на цепи
Всё придумать стараюсь
как бежать из тюрьмы,
мне ведь в этом сарае
не дожить до зимы.
Как-то раз, уж под осень,
был там праздник у них,
я отару-то бросил
и рванул напрямик.
Я дома стороною…
Может всё б удалось.
да вот только за мною
увязался их пёс.
Я нарочно лютую:
«Инга, стерва, домой!»
Ну а та ни в какую…
« ну иди, чёрт с тобой.»
А случись вдруг погоня…
но хоть легче вдвоём.
Слышу вроде как кони…
Я скорей в водоём.
Ухватил камышинку,
чтобы как-то дышать,
Позабыл и про Ингу,
ну и в пятки душа.
Поиск длился не доле…
пять каких-то минут.
«-Читооо? Давно, друг мой, Коля,
ти не пробовал кнут?»
Помню – не было страха,
только страшно ослаб ,
когда вздулась рубаха
под бичом.
– Ти мой раб!
Вот какой ты любовю
платишь мнэ за хлэб-сол,
умывавшийся кровью,
я не чувствовал «бол»
Били жёстко и грубо
по лицу, по спине.
Сразу выбили зубы,
(а зачем они мне?)
брали новые лозы…
Отливали водой…
И топили в навозе…
отчего стал седой…
Почитай две недели.
(по часам не сверял)
и ошейник надели,
чтоб себя не терял –
строго так наказали.
«Ну а вздумаешь сбечь», –
прямо так и сказали,
снимут голову с плеч.
Но сперва снимут шкуру,
закопают живьём.
И пошли мы понуро
к овцам с Ингой вдвоём.
Я, со сбруей на шее
брел за ней, в кандалах,
был похож на Кащея,
думал: «друг или враг
мне та псина чужая,
что меня предала.
Жаль не взял вот ножа я,
выходя из села.
Оклемался я малость,
зажили волдыри,
но как будто сломалось
что-то там изнутри.
Меня больше не били
молодые орлы
все как-то будто забыли,
сняли и кандалы.
И теперь мне давали
кой-какую еду.
Может быть понимали –
никуда не уйду.
……………
Черноглазая Динка,
молодая сноха,
принесла как-то кринку
мне в сарай молока.
Но весенние тучки
принесут свой улов, –
думал я, спрятав ключик
от своих кандалов.
И ручьи загудели,
и открылась вся синь,
и отправились с Ингой
мы барашек пасти.
И теперь я без спеху…
всё ж решил преуспеть…
Я носил как доспехи
свой ошейник и цепь.
На холме же под камнем
себе вырыл тайник.
(если б кто-то случайно
в мою тайну проник…)
Когда прятал я крохи,
что Господь посылал,
избегая подвоха,
Ингу прочь отсылал.
Время шло, как и прежде
свой ошейник таскал.
Раб оставил надежду,
к стойлу, мол, привыкал.
Только он просчитался,
мой сатрап-печенег –
тот, с которым братался,
вновь устроил побег.
За спиной грозный Терек,
небольшой сделав крюк,
я теперь не на Север,
а подался на Юг.
С узелком за плечами,
подавляя свой страх
шёл я только ночами,
днём скрывался в лесах.
Столько силы ухлопал…
Сторонился села –
вдруг приметят «холопа».
Прибыл в Махачкала.
В горотдел: так и так, мол.
дескать, раб… вот клеймо.
Слушать – силы иссякли,
«дед, мол, тронут умом?»
Посадили на поезд,
денег дали, жратвы.
Поклонился им в пояс
и айда – до Москвы.”
Записано со слов Николая Петровича Николаева,
уроженца Гомеля (Белоруссия).
30.01 – 2.02 2012г
.
.